Причастен ли Горбачев к ГКЧП? Интервью экс-лидера Белоруссии

30 лет ГКЧП и распада Советского Союза. Это много или мало? Для истории – капля в море, для человека – значимый отрезок жизни. Драматические события 1991 года еще хранят неизвестные факты. РИА Новости Крым и радио "Спутник в Крыму" в проекте "30 лет ГКЧП: хроника распада великой страны" вместе со свидетелями эпохи отвечают на вопросы, можно ли было спасти СССР в 1991 году, почему провалился ГКЧП, что сыграло решающую роль в распаде страны…

О событиях 30-летней давности вспоминает Станислав Шушкевич, в дни ГКЧП первый заместитель председателя Верховного Совета Белоруссии, после августовских событий – глава парламента и лидер страны, один из авторов Беловежских соглашений, констатировавших распад Советского Союза.

– Станислав Станиславович, 19 августа 1991 года ваши чувства и эмоции, когда услышали объявление о ГКЧП, его первые заявления, увидели "Лебединое озеро", что вы подумали?

– Знаете, я не увидел никакого "Лебединого озера". Я был на даче, у нас в парламенте был отпуск, и я услышал радио "Свобода". Там было объявлено, что во главе с Янаевым (вице-президент СССР Геннадий Янаев – ред.) создан ГКЧП. Янаев для меня был хорошо известной личностью, я таких называю хлюст, плут и, в общем-то, позер… Дело в том, что на Съезде народных депутатов СССР я задал ему вопрос, когда Горбачев его в свои вице-президенты двигал: вы кандидат наук, какая тема вашей кандидатской диссертации? И он не смог ответить. Или, например, я летел в самолете со Стародубцевым как народный депутат СССР, и видел, что это, в общем-то, человек, для которого пьянство было нормой поведения и выпендриванием перед стюардессой. Еще один человек мне был известен. Он покончил жизнь самоубийством. Я удивился, что он в той компании, но потом все встало на свое место…

– И ваши действия?

– Так вот, услышал на даче по радио "Свобода", сел за руль и поехал в парламент к Дементею (председатель Верховного Совета Белорусской ССР Николай Дементей – ред.), я был тогда его первым заместителем. Говорю, так и так, собираем сессию, потому что это явно контрреволюция, возвращение сталинских порядков, что нежелательно. Дементей начал меня убеждать, что он звонил Лукьянову (председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов – ред.), что все в порядке. Ну, я тогда понял, что с ним говорить не о чем, поэтому мы собрались сами, депутаты настояли на том, чтобы сессию собрать.

Собрались все в парламенте. Но когда нам удалось собрать сессию (внеочередная сессия прошла 24-25 августа 1991 года – ред.), Ельцин уже покончил с ГКЧП.

– Вы сказали о реакции Николая Дементея. А вообще, как лидеры других союзных республик отреагировали?

– Я бы вам ответил на этот вопрос, но я просто не знаю. У нас были явные сторонники ярых советских порядков, но они не очень-то открыто действовали к тому времени. Поэтому мне трудно сказать, как отреагировали истинные руководители, имеющие властные полномочия. Публично они это не объявляли.

– Тогда другой вопрос. В марте Горбачев проводит референдум о сохранении Советского Союза, не все республики участвуют, но все равно за сохранение страны высказывается большинство. Но почему 19 августа, когда ГКЧП заявил о том, что будет сохранять Советский Союз, никто не поддержал, даже 19 миллионов членов КПСС – никто не вышел на поддержку ГКЧП?

– Это очень просто объясняется. Народу надоело вранье, и народным депутатам СССР тоже надоело вранье.Дело в том, что вопрос референдума, который был сформулирован Лукьяновым, звучал примерно так: хотите ли вы жить в объединенном, удобном, хорошем, красивом Советском Союзе или хотите никчемное существование в отдельных республиках, которые, в общем, не способны ничем нормально заниматься. И ясно было, что те, кто понимал вопрос, а понимало большинство, они не вышли защищать этот Союз. Они понимали, что это вранье.

– 20 августа должны были подписать новый союзный договор, пусть и не все республики. На ваш взгляд, в августе 91-го Союз еще имел шансы на жизнь?

– Советский Союз можно было спасти еще довольно долго... Надо было, чтобы достойный шаг сделал Горбачев, чтобы он объявил, что мы хотим создать. После ГКЧП фактически этот вопрос поднялся 20 октября 1991 года в Ново-Огарево, когда Горбачев принес новый проект союзного договора. А схема была построена по-советски, по-старому. Приехали два виднейших юриста: Шахназаров, Кудрявцев. Мастодонты, так сказать. Они как бы сидели в стороне, а Горбачев представлял новый проект.

Мне стало не по себе, когда я начал его читать. Никто из членов Госсовета (временный орган государственного управления СССР после августовского путча 1991 года, в который входили главы союзных республик – ред.) не решался выступать. Ну, тогда выступил я. Сказал, что мне неудобно будет докладывать этот проект у нас в Верховном Совете, потому что здесь не определены дефиниции: что такое конфедерация, федерация. Фактически создается унитарное государство, называемое конфедерацией. Какой вы вкладываете в это смысл? Короче говоря, я сказал, что нехорошо так делать, надо действовать открытым текстом, честно и добросовестно.

Потом слово взял Ельцин, он разгромил все эти подходы еще более решительным образом, а Горбачев встал и ушел в знак протеста. Тогда Каримов (президент Узбекистана Ислам Каримов – ред.) обратился первым ко мне и между прочим сказал: "Станислав Станиславович, вы с Борисом Николаевичем поссорили нас с президентом СССР, идите и находите его, возвращайте в председательское кресло и мирите нас". Мы пошли, нашли его, в конце концов, вернули в председательское кресло, но никто не подписал этот договор. И вот таким лицемерным образом сохранить Союз, я считаю, было уже невозможно. Так можно было сохранить еще в марте, лживый вопрос, понятный всем. А осенью 1991-го эта ложь уже не принималась.

– На ваш взгляд, какова роль Горбачева в августовских событиях? Ведь 18 августа к нему летали будущие члены ГКЧП, и Лукьянов говорил, что еще в марте Горбачев поднимал вопрос о введении чрезвычайного положения.

– Горбачев всегда вел себя так, чтобы ни за что не отвечать. Его роль неизвестна, по его словам, и в Тбилиси, и в Баку, и в Риге, и в Вильнюсе, понимаете?! Его роль неизвестна! Он ни к чему не причастен. Ему так удавалось сохранить за собой высшее место. Но уклонение от тех же тбилисских событий было позорно. Собчак поехал туда, и все раскрылось благодаря достойнейшему и грамотнейшему юристу. Горбачев чувствовал себя довольно неуютно, но старые привычки сохранялись. Я думаю, он причастен к ГКЧП, был и остался.

– У ГКЧП были хоть какие-то сильные стороны? Либо это уже было обречено на провал в силу нерешительности и личных качеств?

– В то время, мне кажется, ГКЧП исправить ситуацию уже не мог. Можно было только страхом, но это не принималось, потому что съезд народных депутатов СССР мог взять к рассмотрению любой вопрос и принять по нему окончательное решение.

– И последний вопрос. Тридцать лет для истории – это совсем капля, но для человеческой жизни – промежуток довольно большой. Спустя 30 лет, лично для вас распад Союза – это что?

– Знаете, для меня, если прям совсем честно, наверное, я вам первому это скажу. Я занимался наукой (Станислав Шушкевич ученый-физик, член-корр Академии наук Белоруссии – ред.) и считал, что там много бывает недобросовестностей. Но там есть критерий: опыт подтверждает теорию либо отрицает ее. Друзья меня, так сказать, подтолкнули в эту политику совершенно нелепым образом. И вот сейчас, когда я могу совершенно спокойно рассуждать… Лучше бы я был нормальным доктором наук, профессором (в академики меня бы не пустили)... Я ушел из очень благородной научной компании в политическую, где много личностей совершенно недостойных.

– А распад Союза жалости никакой не вызывает?

– Абсолютно. Мы забываем главный вопрос по распаду Советского Союза. Тюрьма народов. Это Ленин сказал о царской России, тюрьмой народов и оставались. Возьмите всех национальных деятелей, которые хотели, в общем-то, избежать принудительной русификации. Чтобы человеку не говорили, что он – представитель великого народа, и отучали от Родины.