Почему провалился ГКЧП: неожиданное заявление соратника Ельцина

30 лет ГКЧП и распада Советского Союза. Это много или мало? Для истории – капля в море, для человека – значимый отрезок жизни. Драматические события 1991 года еще хранят неизвестные факты. РИА Новости Крым и радио "Спутник в Крыму" в проекте "30 лет ГКЧП: хроника распада великой страны" вместе со свидетелями эпохи отвечают на вопросы, можно ли было спасти СССР в 1991 году, почему провалился ГКЧП, что сыграло решающую роль в распаде страны…

О событиях 30-летней давности вспоминает советский и российский политик, писатель Сергей Филатов. В дни ГКЧП – заместитель председателя Верховного Совета РСФСР и руководитель депутатского штаба обороны Белого дома – резиденции парламента России.

© РИА Новости . Максим Блинов

Перейти в фотобанк

Советский и российский политик Сергей Филатов.

– Сергей Александрович, август 1991 года, по вашей оценке, в каком состоянии был Советский Союз (в политическом, экономическом, организационном плане) по итогам шести лет правления Горбачева?

– (долгая пауза) Хороший вопрос… Советский Союз был в стадии преобразования, к которому шел Горбачев. Но самое неприятное было в том, что в это же время на тропу преобразования встала Россия. И столкнулись интересы. Ведь это была идея Горбачева, например, обновить парламенты СССР и РСФСР. Действительно, по-новому получилось. Это были выборы, которых, наверное, у нас больше не будет никогда, независимые и очень яркие. И когда стал работать съезд народных депутатов Союза и съезд народных депутатов России, стало понятно: двум центрам тесно. И тогда появилась концепция: из федерации перейти в конфедерацию. Ведь Советская Россия не была настоящей федерацией, не была независимой союзной республикой, потому что вся экономика, вся налоговая система, социальная сфера находились в руках Союза. А Россия никак не могла выбраться из нищеты, в которой находилась. Как, наверное, и другие республики, я просто боюсь это утверждать… И в тот момент, конечно, возник конфликт между Союзом и Россией.

– Или все же конфликт между Ельциным и Горбачевым?

– Конфликты между Россией и союзным центром усугублялись личными отношениями Горбачева и Ельцина. Они очень мешали работе, потому что Горбачев постоянно вставлял палки в колеса Верховного Совета России, и нам было очень трудно работать. Поэтому не случайно появилась Декларация о суверенитете (Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете 12 июня 1990 года – ред.), где Россия фактически начала ограничивать права Союза по отношению к ее внутренним делам.

На этом фоне у нас начали открываться глаза на то, в каком состоянии находится экономика России и Союза. Ну, до Союза нам особо дела не было, потому что все документы были для нас закрыты. Но когда стали пустеть магазины и началась практически нищета, стало понятно: у Союза проблема такие, которые так просто нерешаемы. Если в России мы никогда не брали кредиты, просто с нами никто дела не хотел иметь, то Союз брал кредиты. Эти кредиты добавляли проблем в экономике и СССР, и России. То, что Россия стала выделяться и становилась самостоятельной, когда мы начали экономическую реформу, или, по крайней мере, готовились к этому, очень сильно напугало военно-промышленный комплекс и прежде всего КГБ. Когда начал работу ГКЧП, Крючков провозгласил: единственный орган, который отвечает за безопасность Союза, – КГБ.

– В чем, на ваш взгляд, была главная задача комитета?

– Главной задачей, на мой взгляд, все-таки было убрать Ельцина. Потому что Ельцин был возбудителем всего нового, возбудителем преобразований, а главное, он пытался уйти от устаревшей структуры Союза. Горбачев в каком-то смысле пошел у него на поводу, когда начал готовить Союзный договор не федеративного, а именно конфедеративного устройства, когда союзная верхушка брала на себя, как это положено, армию, связь, транспорт и прочее, а республикам развязывали руки, чтобы они вели свою экономическую, налоговую, социальную политику. Но, честно говоря, это стало раскрываться после ГКЧП. А до этого у нас и мысли не было, что мы до такой степени разойдемся…

– Когда, думаете, была пройдена точка невозврата в сохранении СССР?

– Думаю, точка невозврата – это введение войск в Москву. Тогда стало понятно, что возврата не будет. И даже не потому, что из кабинетных противоречий мы вышли на улицу. Главное, что на следующий день, 23 августа, союзные республики начали провозглашать независимость и проводить референдумы. Следом распался Верховный Совет СССР – из союзных республик перестали приезжать депутаты. Уже было понятно, что обратно ничего не вернешь. И попытки были предприняты только в ноябре…

- Ново-огаревский процесс, который завершился в Беловежской пуще констатацией распада страны.

- Да… Кстати, на встречу в Беловежской пуще лидеры России, Украины и Белоруссии приехали не с готовыми документами, не с готовым решением, а просто договориться о том, чтобы славянские союзные республики каким-то образом объединились, типа СНГ. Так оно и случилось. Сначала создали СНГ, а потом Назарбаев (первый президент Казахстана Нурсултан Назарбаев – ред.) привел среднеазиатские республики, чтобы СНГ было полное. К сожалению, полного объединения не получилось. Внутри руководства Содружества не было порядка, все считали, что они независимы и не обязаны выполнять решения, которые будет принимать СНГ.

– А роль самого Горбачева в этих августовских событиях? 18 августа гкчписты летали к нему, предлагали вернуться в Москву и ввести чрезвычайное положение. Получается, Горбачев на утро 19-го уже знал примерно их намерения, но ничего не предпринял?

– Конечно, он что-то предполагал, но, думаю, не был связан с ними. Горбачев есть Горбачев. Понимая, что происходит, переживая это, он ничего не предпринимал, потому что предпринимать можно было только через силовой вариант. Он не хотел проливать кровь.

– На этом фоне лидером оказался Борис Николаевич. Насколько серьезны были опасения, что ГКЧП пойдет против вас силовым путем?

– Опасения были. Мы не понимали, почему ввели войска, которые бездействуют, которые идут на переговоры, на разговоры с депутатами и москвичами. Это было какое-то панибратство, и они это понимали. Но у них был сорван главный пункт – арест Бориса Николаевича. Когда они на танках пришли в Архангельское (поселок в Подмосковье, где расположены госдачи – ред.), где мы все жили, Грачев (Павел Грачев, на тот момент командующий ВДВ СССР, будущий министр обороны России – ред.), который возглавлял группу и был обязан арестовать Ельцина, не сделал этого. Он дал возможность Борису Николаевичу и соратникам, которые были в это время с ним, уехать. А потом Лебедь (Александр Лебедь, в те дни замкомандующего ВДВ СССР – ред.)… Ему было дано задание взять штурмом Белый дом, а он отказался.

Первый день был, конечно, драматичный. Белый дом был совсем без оружия. Потом министр внутренних дел РСФСР Дунаев из школы милиции привел сто милиционеров, курсантов с оружием в руках. Вот тут ситуация изменилась. Потому что всякое действие со стороны ГКЧП уже точно привело бы к применению оружия, а значит, к гражданской войне. Я думаю, что те, кто был в подчинении у гкчпистов, это понимали. Поэтому все стало разваливаться…

© РИА Новости . Юрий Абрамочкин

Перейти в фотобанк

Президент РФ Борис Ельцин и руководитель администрации президента Сергей Филатов

– А когда вы окончательно поняли, что ГКЧП ждет поражение?

– Ситуация была очень тяжелая… Я себе сказал: надо ждать окончания всей этой трагедии только тогда, когда прольется первая кровь. Так оно и случилось (21 августа в 00:31 в туннеле на пересечении Садового кольца с Новым Арбатом погибли три защитника Белого дома – ред.).

Когда первая кровь пролилась, я позвонил Назарбаеву. По-моему, это было в 2 часа ночи, телефонистка говорит, он отдыхает. Я извинился, положил трубку, буквально через пару минут раздается звонок: Сергей Александрович, у вас, видимо что-то серьезное. Мы его разбудили. Я ему рассказал, что и как, и сказал, если вы не вмешаетесь и сейчас же не прекратите, будет гражданская война. Он говорит: я все понял, Сергей Александрович. И начал обзванивать Горбачева – он потом рассказывал, что со всеми переговорил и начал потихоньку успокаивать ситуацию …

– То есть это Назарбаев вмешался, получается?

– Он вмешался, да.

– А вообще как лидеры союзных республик себя повели? Руслан Хасбулатов в интервью говорил, что главы республик в целом молчаливо поддержали ГКЧП, в том числе президент Грузии Звиад Гамсахурдия выполнил ряд требований комитета…

– Он правильно сказал, и мы удивлялись этому, потому что было полное молчание. Было ощущение, что то ли их информировали, то ли с ними договорились, чтобы они вообще не совались в это дело.

…Мне позвонил Хасбулатов – он был в другой части Белого дома вместе с Борисом Николаевичем, - сказал, что объявлен час Х (время предполагаемого штурма – ред.), они спускаются в подвал и приглашают меня. И в это же время – звонок из Казахстана. У них в тот момент шло заседание Президиума Верховного Совета, на нем они все перецапались, потому что одни говорят, надо поддержать ГКЧП, другие говорят, не надо соваться, третьи, нужно вмешаться и помочь России. Я с ними говорил минут 20, рассказал, что случилось у нас. Они не знали! Говорят, вы нам открыли глаза… Тем временем спускаться в подвал мне было уже поздно…

– Правда, что в разгар событий ГКЧП Ельцин хотел уехать в американское посольство?

– Не знаю, я не был в это время с ним. Но думаю, Борис Николаевич едва ли бы на это пошел. Думаю, это неправда.

– Прошло 30 лет с тех событий. Что лично для вас распад СССР спустя годы?

– Всегда надо смотреть с двух сторон. Первая сторона – экономика, социальная сфера. С другой стороны, со времени, как появилась Россия, мы были пограничниками: всегда ожидали удара либо с юга, либо с востока, либо с запада. Много было желающих завоевать наши земли... И в этом плане мы все силы отдавали строительству военно-промышленного комплекса, хотя не всегда успевали это сделать. Но эта составляющая всегда была для нас обязательной и очень тяжелой.

В последние годы американцы предприняли довольно серьезный натиск на Россию. Это заставило нас сделать перевооружение армии, по-новому взглянуть на ВПК и прочее. С другой стороны, может, не нужно было действовать так активно, потому что сейчас мы находимся в тяжелом положении. Боюсь, как бы через Украину и другие республики, которые пытаются уйти, действительно не началась война. Не знаю, как выходить из этого, но выходить надо. Потому что стоять друг против друга в нервном напряжении всегда очень тяжело.