Гарри работал в эфире всесоюзного радио на легендарном "Маяке", публиковался в ведущих изданиях советского времени, таких как "Комсомольская правда", "Огонек" и "Московская правда", представлял пражскую газету "Смена" в Москве и брал интервью у Чарли Чаплина, Шарля Азнавура, Ива Монтана, Германа Титова и Майи Плисецкой. Однако в 1973 году эмигрировал в США, где работал на радио "Свобода" и "Голосе Америке" и был специалистом по Советскому союзу. Тогда этих специалистов называли советологами. В последние годы он стал известен как писатель, автор книг о неизвестных страницах российской истории до событий октября 1917 года, которые он сам называет катастрофой.
В Крыму Гарри Каролинский, а именно под таким псевдонимом (по фамилии матери –ред.) выходят его книги, принял участие в Международном фестивале "Великое русское слово", пообщался с коллегами и с обычными людьми.
О своих крымских впечатлениях, вопросах сохранения и развития русского языка, о традиционных европейских ценностях, которые защищает Россия, Гарри Каролинский (Табачник) рассказал в интервью РИА Новости (Крым).
- В Крыму Вы участвовали в фестивале "Великое русское слово", который уже в десятый раз собирает как любителей русской словесности, так и политиков и политологов. На форуме рассматривались и вопросы развития русского мира. Интересны ваши впечатления о фестивале, с кем встречались?
— Этот форум очень полезен, потому что направлен на то, чтобы сохранить русский язык, его чистоту, правильность русской речи, чтобы не утерять ее под напором нынешней псевдоречи, которая включает в себя обилие исковерканных русских слов, звучащих на английский манер. Конечно, с развитием общества, технологий, появились слова, которые неизбежно должны были войти в русский язык, но я противник того, чтобы заменять всем хорошо известные и понятные русские слова. Например, в одной из российских газет я прочел фразу: "Вот вам пруф". Почему "пруф"? Ведь есть русское слово – доказательство, а английское слово в данном контексте не придает этой фразе никакой окраски: ни лексической, ни эмоциональной.
Если форум в плане защиты русского языка сделает какой- то шаг вперед, то это будет большим вкладом в развитие и сохранение русской речи.
- Но русская культура любит заимствовать что-то у других народов, при этом оставаясь враждебной к иностранщине. Сейчас мы искренне возмущаемся агрессией многих государств по отношению к России. Тем не менее, именно у них мы заимствуем слова, моду – и не чувствуем диссонанса.
— Вы правильно подметили это противоречие. То есть с одной стороны — неприятие, а с другой — идет заимствование. Я бы даже сказал взаимовлияние. Оно же не ограничивается тем, что только Россия черпает у Запада, но надо сказать, что и Запад не был безразличен к русскому влиянию.
Взять, к примеру, балетные сезоны Дягилева в Париже, русскую живопись, литературу, музыку, архитектуру, иконопись. Все это оказало свое влияние на европейскую культуру, потому что мы, Россия, являемся частью европейской культуры.
Беда России только в том, что она развивалась поздно, и восприняла эту европейскую культуру поздно, и не успела ее переварить, как следует, глубинно.
По моему мнению, это произошло потому, что между русской прозападной элитой, дворянством и народными массами был колоссальный разрыв. Это и было одной из причин той катастрофы, которая произошла в 1917 году, потому что народ в массе своей не был готов еще к восприятию той культуры, которую предлагали ему высшие слои российского общества.
Если говорить о нынешнем времени, то сейчас взаимовлияние этих культур тоже происходит и никуда нам от этого не деться.
Мы не сможем, не потеряв себя, стать восточной страной. Если Россия подвергнется влиянию Китая, она перестанет существовать как Россия. Она станет китаизированной Россией. А стратегический союзник России, чтобы ни говорили и какие бы осложнения ни были — на Западе. Как Петр I открыл это окно, так оно и не должно закрываться.
- То, о чем вы говорите, очень полезный исторический экскурс, но что знают о сегодняшней российской культуре за рубежом?
— Кому положено знать о России на Западе, о ней знают очень много. Дай Бог нам ее знать так же хорошо, как они знают Россию. Другое дело, что они могут трактовать события по-своему, исходя из политических предпочтений, но это свойственно элите в любой стране.
Что касается обычных людей, то они очень мало знают о России. Я думаю, так же мало, как здесь мало знают об Америке, именно о той Америке, которая реально существует. Ведь это страна людей, которые близки по характеру русским людям и у которых нашлось бы очень много точек соприкосновения, если бы им не мешали в этом. А мешают с обеих сторон, появилась какая-то неприязнь. Но, я думаю, что это пройдет.
На протяжении своей жизни я не раз был свидетелем многих таких подъемов и спадов.
— В чем же близость наших характеров?
— Так сразу и не скажешь. Наверное, это открытость, непосредственность, легкость во взаимоотношениях, я бы сказал, простота. Но, сердечности от них не жди, как и быстрого сближения. Они, как русские, например, в дом или к столу тебя сразу не позовут.
- Ваш путь в журналистике очень любопытен. Сначала – радио "Маяк", затем – "Голос Америки".
— Мой творческий путь и сложен, и прост. Я закончил факультет журналистики и одновременно учился на юридическом факультете. Работал вначале в журнале "Сельская молодежь", затем в чешской газете "Смена" в Москве. Публиковался и в "Комсомолке", и в "Огоньке", и в "Московской правде".
Потом мне повезло. Я попал на радиостанцию "Маяк" в музыкальную редакцию и вел интервью со всеми приезжавшими в СССР зарубежными гастролерами. Это и Шарль Азнавур, и Ив Монтан и многие другие, я уже всех не упомню.
Потом я вел передачу "Немного обо всем плюс музыка" и другую, которая шла после полуночи. И в эту программу я приглашал всех, кто был интересен. Это и Герман Титов, и Майя Плисецкая, маршалы Жуков и Чуйков, Папанин и Сергей Лемешев, Булат Окуджава. Я звонил в Париж и нашел Мориса Шевалье в день его 80-летнего юбилея за сценой "Олимпии", звонил в Швейцарию и брал интервью у Чарли Чаплина.
В условиях общей несвободы я чувствовал некую раскованность. Я мог совершенно свободно разговаривать с этими людьми о каких-то бытовых вещах. О том, как создается роль, как артист работает над ней.
— Почему Вы приняли решение эмигрировать в США, вам ведь позволяли достаточно свободно работать в Советском союзе. Или же Вы были диссидентом?
— Я был диссидентом еще до диссидентов, потому что еще в 1957 году меня преследовали перед Международным фестивалем молодежи и студентов в Москве, когда я организовал в университете студенческий кружок по изучению истории. Что мы делали? Мы нашли в мусорном ящике выброшенные тома третьего издания полного собрания сочинений Ленина. Оно было интересным тем, что в конце давалась биографическая справка обо всех, кого он в них упоминал. А это и биографии Троцкого, Каменева, Зиновьева, то есть всех, кого убили или расстреляли. Это издание было запрещено, а мы его случайно нашли и начали изучать. Кто-то на нас донес и нас взяли.
Меня всегда интересовала история моей страны, но только в Америке я смог получить доступ к материалам о том, что из себя представляла моя Родина до катастрофы, которая произошла в 1917 году. То есть о той России, о которой не говорили в советское время. К примеру, о том, что страна в 1913 году была на подъеме. Этот период тогда называли "весной России" и "чудом Николая Второго". Так родилась у меня эпопея из шести томов по истории России, так что почитать есть о чем. То, о чем нам говорили в советской школе и вузах, и документы, которые я исследовал в США, это две большие разницы, как говорят в Одессе.
— Отслеживали ли Вы ситуацию в Крыму весной 2014 года? Как это подавалось в новостях, выходивших в США, или Вы узнавали о событиях тех дней из российских СМИ?
— Я помню еще 1954 год, когда Хрущев подарил Крым Украине. Тогда это вызывало недоумение. Но Советская власть собиралась существовать долго, и тогда на это никто не обратил внимания: подумаешь, из одной советской республики передали в другую. Но когда Союз распался и республики обрели независимость, этот вопрос обострился.
Я наблюдал, за тем, что происходило в 2014 году. В американских источниках эти события подавались совсем не так, как в российских. Надо было искать какую-то середину между двумя источниками информации. Для меня этой серединой было то, что Крым Украине был подарен.
Для меня это было отправной точкой моего отношения к тому, что Крым стал частью России.
- Когда вы последний раз были в Крыму?
— Это было в 2010 году. А до этого я был в Крыму в 1968 году.
— Разница велика?
— Да, это видно по отношению к тебе людей. Молодежь улыбается, вежливая, предупредительная. Чувствуется, что если этого человека попросить о помощи, то он тебе ее окажет. Здесь я чувствую себя среди своих, а не среди чужих людей.
— Как воспринимали американцы события двухгодичной давности в Крыму. Не складывалось ли впечатление, что они впервые узнали о том, что Крым вообще существует?
— В американских школах географию практически не проходят. Когда были события в Югославии и шел разговор о Боснии, они ее называли Басния. Я помню, как один из американских сенаторов не мог найти ее на карте.
Поэтому нет ничего удивительного, что они не знают, где находится Крым. Они плохо знают географию, они более эгоцентричны. Для них весь мир сосредоточен на Америке, а когда остальной мир начинает вторгаться в Америку, я имею в виду атаку на башни-близнецы в Нью-Йорке, тогда возникает негодование и появляется желание узнать, из какой страны эти люди. Поэтому на происходившее в Крыму реагировали в основном политики, а не улица.
Американцев вообще мало интересует то, что происходит за пределами США, и в новостях событиям за рубежом времени отводится либо мало, либо вообще не отводится. Правда, благодаря интернету, те, кого интересуют эти события, могут о них узнавать, читая европейские и российские газеты.
— Воссоединение Крыма с Россией жители полуострова считают практически событием века, которое дало старт тектоническим сдвигам. А что Вы думаете о роли этого события?
— Станет ли это событием века, мы пока не знаем, поскольку еще очень близки к нему. Но то, что это вызвало обострение в отношениях между Россией, Европой и Америкой, не очень хорошо.
В чем самая сильная сторона России – в поддержке и отстаивании традиционных ценностей европейской культуры, которые Европа странным образом стремится уничтожить. По моему мнению, Россия станет притягательным магнитом для тех, кто отстаивает эти же ценности во всем мире.
Ведь, посмотрите, в Европе падает посещаемость церквей, разрешаются однополые браки, введено такое понятие как политкорректность, это когда свобода превращается в антисвободу и когда вы не можете выразить свое мнение без того, чтобы вам не указали на то, что вы оскорбляете другого. То есть, нет возможности высказать свое мнение.
- Какого будущего Вы пожелали бы Крыму?
— Будущее Крыма – это будущее России. Если Россия разовьет свою экономику, тогда вам не будут нужны иностранные туристы, потому что благосостояние российских граждан поднимется до такого уровня, что у Крыма и Краснодарского края не будет отбоя от туристов. Что в свою очередь решит и много других проблем. Это и есть ответ на все вопросы.
