СЕВАСТОПОЛЬ, 18 апр – РИА Новости Крым, Анна Петрова. Сделать "Белую гвардию" для театра Иван Миневцев мечтал уже лет пять. Идея появилась после того, как вместе со своими студентами он поставил в ГИТИСе спектакль-эскиз. Работа прошла на сцене всего лишь раз шесть или семь. Но оставила после себя четкое понимание того, какой должна быть композиция в будущей театральной инсценировке и что самое главное, о чем нужно рассказать еще раз, но уже более выразительно и с большой сцены.
Поэтому, когда худрук театра им. Луначарского предложил ему сделать такую постановку в Севастополе, Миневцев взялся за работу с рвением и пылом. Задействованные в спектакле актеры рассказали: он знал все, чего хочет, избавив их от "боли поиска". Чего режиссер не знал, так это как воспримет зритель его работу и как он сам взглянет после этого на своего зрителя.
"Как пушке третье колесо"
На режиссерский замысел, в котором существенное место занимало "полное расстройство нервов в турбинском доме", работало все – от белой и подсвеченной комнаты на фоне сцены, выглядевшая то ли черной дырой, то ли черным туманом, до рельефных образов героев. Игра севастопольских актеров придала спектаклю еще большей контрастности, чего и добивались. Мир, созданный ими, держался на той самой тонкой грани между трагедией и фарсом, которая легко считывается почти во всех произведениях Булгакова, несмотря на драму и серьезный исторический контекст. То, что режиссер хотел вывести на первый план, смещая акценты, следовало искать именно здесь – на грани. В задумку не входило сделать спектакль с политическим подтекстом.
Чтобы добиться этого, Миневцев избавился от сцен, в которых отдельные детали, старательно и мастерски прописанные Булгаковым в образах и диалогах, имели все шансы стать излишне яркими, чересчур выпуклыми, однозначно резонирующими, особенно в Севастополе, да и во всем Крыму. Такими, что способны были отвлечь зрителя от главной мысли, которую непременно хотелось передать.
Так из постановки исчез гетман всея Украины, бывший генерал-лейтенант Русской императорской армии, "его светлость" в погонах и шароварах, со своим сакраментальным: "Следует говорить по-украински! Это безобразие, в конце концов! Ни один мой офицер не говорит на языке страны".
С ним исчезли и немецкие офицеры, помогавшие гетману переодеться в форму недавних врагов России и бежать среди ночи, оставив остатки белой гвардии погибать в Киеве. Без боеприпасов и провианта, без теплой одежды в лютый мороз, без обещанной помощи. Без надежды на спасение страны и самих себя. И главное: без поддержки народа – "Народ против нас. Значит, кончено".
Не стало и петлюровцев 1-й конной дивизии с их штабом в пустом и мрачном помещении, для пущей ясности обозначенном желто-голубым штандартом в свете керосинового фонаря.
Все это Иван Миневцев посчитал излишним там, где важны не политические вихри, спровоцировавшие обрушение идеалов, смыслов и вообще всей привычной жизни, а нечто большее – человечное, личное, глубокое и болящее, что он хотел успеть донести до зрителя за 1 час 40 минут без антракта.
"Мне хотелось рассказать историю про любовь, а не про войну. Мы не уходим из исторического контекста, а смещаем акценты на семью, на хрупкий турбинский мир".
В итоге отклик, полученный от зрителя на премьере, по своей многогранности и масштабам удивил многих, включая самого режиссера.
Небулгаковский Булгаков
Несмотря на то, что спектакль носит название "Белая гвардия", как и роман Булгакова, поставлен он не по роману, а по пьесе "Дни Турбиных", специально написанной для театра и впервые поставленной на сцене МХАТ в 1926 году. Поэтому те, кто шел на название, ожидая увидеть, какими средствами режиссер преподаст драму в политической канве, остались не вполне удовлетворенными. Работу, в которой нашлось много места для ухаживаний за чужой женой, чрезмерной выпивки и вызывавших хохот острых шуток, – говоря словами одной из зрительниц, восприняли как "полуводевильную историю".
При этом те, кто предполагал увидеть как раз легкую версию "про любовь" либо модный нынче вариант инсценировки классики с двусмысленными трактовками простых вещей и упрощениями сложных чувств, были приятно удивлены. В безусловном выигрыше остались те, кто ничего не ждал, не собирался сравнивать, а наполнялся тем, что видел.
"Не ожидала такого спецэффекта, так как это мое самое нелюбимое произведение Булгакова. Ощущала себя кипящим чайником, который нужно вынести и не расплескать", – поделилась после премьеры одна из зрительниц.
Когда мы говорили с режиссером о мнениях из зала, он напомнил, что сам Булгаков был не просто писателем, описывающим историческую хронику, а глубоко театральным человеком, понимающим законы жанра. Именно поэтому в его пьесе, которая отличается от романа уже одной своей театральностью, не обошлось без того, что должно заставить зрителя "качаться на качелях", смеяться и плакать. Шутки, выпивка и заигрывания на фоне катастрофы играли в ней особую роль, для чего были специально переписаны реплики и целые сцены. Чтобы они зазвучали, Миневцев старался достичь нужного ритма и темпа. Но признался, что не ставил цели, чтобы пьеса в целом зазвучала по-булгаковски.
"Я понятия не имею, что хотел сказать автор. Знаю, что хотел сказать я как режиссер. Здесь человек наблюдает жизнь, и он должен находиться внутри спектакля, быть сопричастным. Мы ведем его по какой-то дороге и приводим к краху семьи, боли, глубоким и страшным мыслям. Здесь булгаковская ситуация, булгаковская семья, булгаковский текст. Но мы понимаем, что театр – это живой организм, и не надо делать из спектакля нечто музейное. Этот спектакль – глубоко гуманистическое сегодняшнее высказывание. Хотя, безусловно, я понимал, что в Севастополе эта история может срезонировать".
Главный замысел – достичь глубины понимания трагедии семьи изнутри, а не извне, – был достигнут вполне. До такой степени, что срезонировало неожиданно сильно.
"Что с нами будет?"
Пресс-секретарь театра Аксинья Норманская рассказала, что сам режиссер был потрясен масштабом отклика, который во многом строился на рефлексиях людей, связанных с пережитым в Крыму несколько лет назад. В том числе и ее собственной семьей.
"После реплики героини Елены Тальберг, которая сказала "Что же с нами со всеми будет?", я вспомнила, что ровно такими же словами мы спрашивали друг друга сидя за столом в конце января 2014 года. Я как раз приехала из Киева, из командировки. Майдан уже был практически в разгаре, и было не трудно догадаться, что произойдет с нами, если он дойдет до Севастополя. Муж сказал, что пойдет в ополчение. Мама – что останется умирать здесь, где жила всю жизнь, но что я должна уехать и спасти детей. Никого родных на материке у нас нет, но был мой коллега в Мурманске, который предложил помощь. Я тогда работала во флотском театре и не могла уехать: мы видели своей задачей остаться и поддержать севастопольцев. И я отчетливо помню этот нависающий свинцовый пресс, под которым ты не можешь до конца понять, что именно тебя гнетет, но чувствуешь, что со всех сторон тебя обступает безысходность, и твой мир на волосок от того, чтобы быть разрушенным совсем. Это состояние в спектакле передано просто виртуозно. Наверное, поэтому люди в зале плакали в голос".
По словам Аксиньи, Иван Миневцев, который, как и многие на материке, изначально не относился к числу тех, кто до конца понял и принял глубину трагедии крымчан в 2014-м году, был потрясен реакцией людей. То, что открылось ему через искусство оказалось слишком волнующим и слишком личным. Таким, что заставило его по-другому взглянуть на свою собственную работу и своего зрителя. А зрителя – на актеров, благодаря которым получилось именно так, а не иначе.
Знали "что", оставалось "как"
Сочетание невозможного с необходимым – это было именно то, с чем хотел работать Евгений Чернорай (штабс-капитан Мышлаевский). Со своей ролью он определился на первой же встрече с режиссером.
"Это типаж, который вызывал у меня при читке симпатию. Человек, который уже болен войной и всеми обстоятельствами, при этом пытается контролировать себя в этих рамках, и ему очень сложно. Мне было безумно интересно понять, как он с помощью той же водки заглушает в себе свое чувство, чтобы оно его не волновало хотя бы в этих белых стенах".
На этом фоне совершенно другой была миссия у Александра Аккуратова (личный адъютант гетмана, поручик Шервинский). Его герою – влюбленному шутнику, который любит приукрасить все что можно и при этом остается человеком долга (все те же контрасты), после предательства командования вдвойне тяжело.
"Офицерской истории здесь хватает. Поэтому моя роль в проекте – немножечко развлечь, отвести от истории военной. Если бы еще и меня туда приписать, то было бы масло масляное, и, возможно, я бы потерял интерес для зрителя в том числе и как офицер. При этом есть сцены, в которых отчетливо видно, что произошедшее я воспринимаю как предательство высшей степени", - говорит актер.
Кроме них, были и другие булгаковские герои, открывшиеся для зрителя с несколько иной стороны. Как это удалось актерам и что из этого вышло – стоит посмотреть. Хотя бы для того, чтобы понять, был ли это действительно "великий пролог к новой исторической пьесе".
