СИМФЕРОПОЛЬ, 24 июн – РИА Новости Крым, Наталья Дремова. 24 июня 1945 состоялся Парад Победы. На деревянный помост под Кремлем были брошены знамена немецких воинских частей. Именно они по замыслу нацистов должны были развеваться над Москвой.
Долгая война заставила многих солдат вражеской армии по-другому посмотреть на происходящее. Некоторые успели осознать весь ужас того, что они творили в оккупированных городах и селах.
О мыслях рядовых и не очень солдат вермахта рассказывают их письма, которые никогда не были отправлены домой. Они найдены у погибших или взятых в плен Красной армией немцев. Многие из них стали сейчас доступны благодаря проекту ФСБ РФ по РК и Севастополю "Без срока давности".
"На почти новом костюмчике для Пупи есть пятна крови"
В первые месяцы продвижения по Советскому Союзу письма немецких солдат и офицеров были наполнены громкими фразами о скорой победе и включали в себя перечень того, что удалось добыть в мародерском "бою" с мирным населением. Правда, в некоторых посланиях прорывалась и досада: солдаты, прошедшие Европу, были разочарованы скромностью и даже бедностью советских людей.
Из письма ефрейтора Вальтера Коха:
Из письма ефрейтора Вильгельма Баумана:
"Я послал тебе материи и несколько дней назад — пару ботинок. Они коричневые, на резиновой подошве, на кожаной здесь трудно найти. Я сделаю все возможное и буду присылать все, что сколько-нибудь годится".
К зиме 1941-го описания содержания посылок и "забавных" эпизодов вроде подрыва домов вместе с их обитателями, перечисления грандиозных обедов из продуктов, захваченных у населения, сменяются раздражением. Мгновенной войны не получилось. Русские осмеливаются сопротивляться!
Из письма унтер-офицера Вальтера Остманна:
"Это очень утомительная война. Как противник русские явно недооценены… Им совершенно все равно, погибнут они или нет, и это вызывает даже уважение. С каждым днем тает надежда на скорую, до наступления холодов, победу, обещанную фюрером".
Из письма солдата Вилли Фукса:
"Для всех нас война теперь страдание. Хорошего настроения больше нет. Боевые действия становятся все упорнее. За каждый метр земли идут ожесточенные бои, и в каждом мы теряем все больше людей".
…Конец декабря 1941 года. Десантировавшиеся советские войска захватывают Керчь и Феодосию. В недавно рассекреченном спецсообщении начальнику особого отдела фронта, майору госбезопасности Рухадзе упоминается взятый в плен в Феодосии шофер полевой жандармерии Георг Гремзе. Невелика сошка, важных военных сведений дать не может. Но зато он озвучивает свое настроение, которое наверняка разделяли множество его сослуживцев:
"По моему мнению, Германия не будет победительницей в этой войне с Россией. Наша армия уже сейчас истекает кровью в войне с Россией, потому что немецкая армия терпит большие потери. О потерях я узнал, когда подслушал разговор офицеров".
А ведь заканчивался только первый год войны…
"Собачий холод. Возвращаемся в село"
Среди рассекреченных документов есть дневник германского унтер-офицера Герберта Алльцера. Его 1-я рота 72 пехотного полка стояла неподалеку от Керчи, когда там высадился советский десант.
Первая запись датирована 26 декабря 1941 года:
"Русские высадили десант к сев. от Ашкай-Учкай (так немец воспроизвел Аджимушкай — ред.). Нас бросают в бой. Мы хорошо идем вперед и отбрасываем русских далеко назад. Дошли почти до пристани. Потом попали в окружение. Собачий холод. Возвращаемся в село".
На первой странице перевода дневника есть рукописная пометка: 1 экз. послан т. Абакумову. Сам заместитель наркома внутренних дел, начальник Управления особых отделов НКВД СССР читал о военной жизни унтер-офицера Алльцера. Такие дневники и письма были важны. Их собирали, передавали в особые отделы. Выдержки зачитывали в сводках Совинформбюро, некоторые письма с описанием карательных операций или жестокостей в отношении советских людей вспоследствии пригодились как свидетельства преступлений германской армии.
"Добыл меховую шапку и рукавицы"
Герберту Алльцеру в декабре 1941 повезло. Остался жив. Хотя его подразделение снова и снова пыталось добраться до захваченной десантниками территории:
"27 декабря. 7:00. Снова идем в атаку. Русские почти в селе, добыл меховую шапку и рукавицы. Я со своим отделением (пулеметы и автоматы) убил много и захватил пленных. Но до цели все же не добираемся. Вечером в село с двумя башнями. Теперь мы опять в г…не, кто бы мог подумать. И именно к рождеству".
Унтер-офицер описывает отступление, 50-километровый ночной поход, во время которого пришлось бросить орудия и машины. Затем снова марш, 80 км пешком, в снежный буран, к Ак-Монайскому перешейку: дальше и дальше от Керченского полуострова.
"Господи Боже мой, а что если и дальше так пойдет. Сейчас мы в Джанкое, вторая линия обороны. Много обмороженных. Разбитое войско… Вся моя почта ко дню рождения и к рождеству пропала. Это меня злит больше всего".
У Алльцера будет еще много поводов злиться. 15 января 1942 года он записал:
"Мы должны разгрузить фланги соседнего батальона. Рота идет в наступление строем. Что за идиотство… А потом русские открыли огонь из станковых пулеметов и поставили заградительный огонь тяжелыми минометами. Вышло из строя восемь человек. Я получил пять осколков, из них три в лицо, но маленькие".
Раненый унтер был переведен в обоз, последняя запись в его дневнике была сделана 26 февраля. Писал о ночном артобстреле, неожиданном появлении русских по всему фронту.
"Сейчас 11 утра, перед нами русские окапываются… В Крыму наступает весна. Снова трещат станковые пулеметы".
"Остальные сдались в плен вместе со мной"
С конца 1943 года в прессе и сводках Совинформбюро все меньше писем и дневников, найденных у убитых и попавших в плен. Все больше пленных, многие из которых с облегчением восприняли свое положение: для них война закончилась. И они откровенно рассказывают, о чем думают, что чувствуют.
В заметке об освобождении Крыма от 12 апреля 1944 года, опубликованной в газете "Красная Звезда", упоминается:
"Вчера в расположение наших частей прибыли на своих машинах и сдались в плен два румынских полковника… Южнее Джанкоя часть немцев, шедшая на помощь к своим войскам, разбежалась, а командир этой части сдался в плен".
Возможно, речь идет о командире 85 запасного немецкого батальона Эльмаре Краузе. Его слова чуть позже прозвучали в сводке Совинформбюро:
"Из моего батальона ни одному солдату и ни одному офицеру не удалось спастись. Две роты были полностью разгромлены при погрузке на автомашины. Остальные сдались в плен вместе со мной".
По радио цитировали избранные места из показаний противника. И по ним видно, как были морально сломлены многие военные.
Обер-фельдфебель 1 роты 213 полка 73 немецкой пехотной дивизии Кик рассказал:
"Три недели тому назад в Крым в полном составе прибыла 111 пехотная немецкая дивизия. В одной из радиопередач на немецком языке русские по этому поводу заявили, что в крымскую "фрицеловку" попала еще одна немецкая дивизия. Так оно и получилось. Наступление русских не было неожиданным. Мы к нему были подготовлены. Однако сообщение о глубоком прорыве вызвало всеобщую растерянность".
"Часто мы поджигаем дом, а там находятся люди"
В откровениях пленных не только сожаление. Некоторые объясняют: им стыдиться или смущаться нечего, они просто выполняли приказы.
Писатель и фронтовой корреспондент Илья Эренбург, беседовавший с двумя солдатами 329-го саперного батальона, услышал от рядового Поша:
Его напарник Бишоф объяснял:
"Я не хотел специально жечь людей. Я миролюбивый человек. Но у нас было мало времени. Часто мы поджигаем дом, а там находятся люди. Если мы начнем их выгонять, пройдет время… Я сжег немного — человек семь или восемь".
В общем, ничего личного, служба.
Такие и уехали в лагеря для военнопленных, будучи уверенными, что если действовать по приказу, то нет греха в том, чтобы жечь, убивать, вешать. Возможно, осознание пришло позже. А может, не пришло вовсе…