Максим Соколов, для РИА Новости
Режиссер Красовский рассказал, что снимает "местами черную, но чаще светлую и новогоднюю комедию", действие которой происходит 31 декабря 1941 года в осажденном немцами Ленинграде.
Анонс фильма, выход которого планируется к зиме, гласит: "В загородном доме Воскресенских, живущих "на особом положении", собираются шесть человек и курица, которую некому приготовить. Раньше этим занималась кухарка, но ее у Воскресенских накануне забрали — снаружи наступили тяжелые времена, да и внутри ситуация тоже нелегкая: младший сын привел голодную девушку, старшая дочь — незнакомого мужчину, за которого собирается замуж. До Нового года остались считаные минуты, а количество проблем растет снежным комом".
Картина делается на добровольные пожертвования трудящихся: "Мы предпринимали попытки найти деньги на съемки обычным способом, стучась в двери больших студий, однако после скандалов вокруг "Матильды" и "Смерти Сталина" продюсеры не хотят рисковать, видя рядом с "блокадой" слово "сатира".
Вообще-то не только продюсеры не хотят "видеть рядом с "блокадой" слово "сатира" — этого многие не хотят, но иные все-таки жертвуют. Возможно, "с миру по нитке" в действительности есть не более чем способ сокрытия реального благодетеля, который, предвидя вероятный скандал, желает остаться неизвестным, но это всего лишь гипотеза. Так что вернемся к комедийному сюжету.
"Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами, манят;
С курильниц благовонья льются,
Плоды среди корзин смеются".
Очевидно, столкновение двух разных моделей питания и составит пружину комедийного сюжета.
Правда, подлинность дневника Рибковского (а иных столь красочных свидетельств нет) подвергается сомнению. Были лукулловы пиры в вымирающем от голода городе или их не было, в любом случае писать о них в дневнике было крайне неосторожно. Попади дневник в руки органов (а ведь всякое бывало), инструктор легко мог быть обвинен в антисоветской агитации и пропаганде с соответствующими последствиями. В отличие от ведшей дневник девочки Тани Савичевой, которой было нечего терять, ибо впереди была только смерть, инструктор горкома должен был быть человеком с понятием.
Есть и другая несообразность. Другое свидетельство, тоже вечно цитируемое, причем только одно, гласит, что испортившиеся икру и апельсины в Смольном не выбрасывали, но закапывали в мерзлую землю, долбя ее ломами, чтобы голодающие ленинградцы не прознали про горкомовский рацион. Причем страшную тайну обслуга Смольного хранила почти полвека, поделившись ею только в годы перестройки. Но или тайна, за разглашение которой сразу голова с плеч, или дневник болтливого инструктора, а других-то и свидетельств нет.
Ибо рассказам про то, как диабетик Жданов питался пирожными буше (вроде эклеров, только круглые), поверить трудно. Сообщения апологетов про то, что в основном он питался гречневой кашей и капустными щами (типичный "девятый стол" для диабетиков), больше похожи на истину.
Притом что, конечно, смертность от голода в Смольном (равно как и в штабах Ленфронта и Балтфлота) была близка к нулю, да и бойцы на передовой гибли все больше не от голода, а от вражьего железа, а подавляющее количество голодных смертей — это гражданские. Как при всякой осаде.
Главное же — блокада это не только голод, но и отсутствие электричества, отопления, водопровода и канализации, когда жилища превращаются в темные ледяные пещеры. На фотографиях же видим, как в ярко освещенных залах загородного дома герои предстают в легких одеждах. Ленкоммунхоз под Новый 1942 год совершил чудо.
Правда, тут не учитывается, что, допустим, Ксеркс и царь Леонид для целевой аудитории — лишь дурилки картонные, не сватья и не братья, и тут можно лепить все что угодно, не рискуя задеть ничьи чувства. Тогда как ленинградцы 1941 года — это не совсем педерастический Ксеркс, а дневник Тани Савичевой с последней записью "Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г. Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня" и до сей поры как незаживающая рана.
А не сюжет для черно-светлой комедии.
