Яна Харлан, для РИА Новости Крым
Крым. Республиканская детская клиническая больница. Здесь на каждом шагу – истории. Истории о том, как борются с болезнью, а также с отчаянием, с бытом, с бюрократией и отсутствием культуры.
Почти у каждой истории одинаковое начало: ребенок заболел. У любой нормальной матери все внутри холодеет. Страх, отчаяние, раздражение, обреченность и надежда: все чувства читаются на лице родителей и детей, которых видишь на приеме у медиков.
— Вам предстоит операция, — сообщает врач после изучения документов и осмотра. – Мы поставим вас в план. Вы ложитесь через две недели. На госпитализацию нужны следующие документы…
Сбор "портфолио" едва укладывается в двухнедельный срок.
В итоге, сдавая пухлую папку всевозможных результатов медсестре, поневоле нервничаешь: а все ли собрали? Не забыли ли чего? Ведь если забыли что-то важное, придется заходить на "второй круг", а это – снова время и деньги.
В регистратуре – четыре окна и пятое для справок – сбоку. Здесь записывают на прием, выдают справки и талоны, оформляют карточки. К середине дня возле окошек – столпотворение. Не помогает даже большой коридор: на прием к специалистам ежедневно сотни пациентов приезжают из всех уголков Крыма. Медсестры в регистратуре держат себя в руках, хотя им иногда по десять раз приходится объяснять родителям одни и те же правила. Те возмущаются: что, за забытой справкой придется возвращаться автобусом в село за сотню километров от Симферополя? А потом ехать обратно? В один день не успеть, а потом кто знает, отпустят ли второй раз с работы. Стоящие рядом банкоматы снова напоминают о веке цифровых технологий и о том, что медицина в Крыму, видимо, шагнула в него только одной ногой.
- А я – беременная! А у меня ребенок- инвалид!
Их тоже пропускают вперед, правда, неохотно: еще немного постоишь, и не успеешь к профильному специалисту на прием. Дети маются. Те, что поменьше, хнычут и капризничают, родители пытаются их успокоить. Очередь все понимает, но все равно нервничает.
Не хватает воздуха и пространства, не хватает нормального туалета, "зоны комфорта". Не хватает даже простых стульев, чтобы усадить детей.
Родители с детьми снова отравляются в коридор.
К одиннадцати часам небольшой отрезок коридора забит людьми: родители, дети, сумки со всем необходимым для больницы. Снова взрослые и дети – маленькие и большие вместе. Шум и гул. Все по большей части стоят – здесь на всех тоже не хватает стульев. Та же беда, что и возле регистратуры – и со стульями, и с организацией пространства.
Под дверью формируется параллельные очереди: пациенты, пришедшие на консультацию, и те, кто доносит документы на госпитализацию. Медсестра "разруливает" очереди, периодически выбегая из кабинета:
- Все сдали документы на госпитализацию? Тогда кто на консультацию?
И так через каждые десять-двадцать минут.
- Неужели нельзя все организовать как-то по-другому? – переговариваются мамы. – Чтобы всем было удобно – и нам, и врачам?
Приходит доктор. Медсестра вывешивает список, в каком порядке заходить в кабинет, но предупреждает: "Дети до года и дети-инвалиды – без очереди!". Ну, и беременные мамы с детьми, разумеется, тоже. Первый по списку после всех "внеочередников"в итоге заходит пятым.
Доктор смотрит будущих пациентов. Он внимателен, вежлив и кажется усталым. За утро он уже провел осмотр в своем отделении, сейчас отсмотрит еще человек 20-30, каждому даст направление или рекомендации. Впереди еще – половина рабочего дня, включая операции.
В том же кабинете, разделенном на два помещения, в это же время осматривают деток, которых привели на консультацию. Неудобно всем – и врачам, и пациентам.
Последняя очередь – в коридоре под отделением. Например, перед хирургией. Дети – уже внутри, в отделении, за дверями, в которые большинству родителей вход будет разрешен только после операции и по пропускам.
Но до оперативного вмешательства с родителями должны побеседовать непосредственно хирург и анастезиолог. Взрослые покорно садятся на лавочки и принимаются терпеливо ждать. Кому не хватило места на лавочке, стоит, прислонившись к стенке. Время давно перевалило за полдень, но что поделаешь? День и так безнадежно испорчен.
Здесь все мамы объединены общим отупляющим несчастьем, а потому – уже сплоченная команда. "Я отойду, вы за вещами приглядите?" "Конечно. А как ваша фамилия? Если будут вызывать, я вас позову".
"А я только подошла. Еще не вызывали?" "Вызывали. Попросите медсестру доктора позвать".
В кабинете со стен пластами свисают старые обои, на потолке – следы затеков.
- У вас же ремонт. Вон, с внешней стороны все так красиво.
- До нас ремонт еще не дошел.
Помнится, в украинские времена зимой подоконники приходилось укрывать старыми одеялами, чтобы не сквозило из щелей в рассохшихся рамах, а разбитые стекла склеивать скотчем, привезенным из дома. Сейчас старые, рассохшиеся от времени рамы поменяли на евроокна, кое-что подкрасили, но отделение явно требует ремонта. Оно устарело и физически, и морально. Это чувствуют и врачи, и особенно остро – современные дети, привыкшие к гаджетам и вай-фаю.
В том же внешнем коридоре другие взрослые ждут, когда к ним выйдут их чада – те, кто уже на ногах и идет на поправку. Мимо медсестры время от времени провозят каталки с пациентами – из соседнего отделения до лифта. Туда – тех, кому предстоит операция. Обратно – тех, кого уже прооперировали. В этот момент все разговоры сами собой затихают, а толпа в коридоре расступается.
В коридоре под входом в хирургию сидят дедушка и бабушка. К ним со временем присоединяются две девушки. Большая крымско-татарская семья. Они сидят около часа и что-то долго обсуждают.
- Маму пустили, — говорит бабушка двум девушкам и дедушке. – Как это так – нас не пустят в палату к внучке? Почему нам нельзя на нее посмотреть после операции?
- А чего она сама там так долго? – возмущается девушка, имея в виду маму прооперированного ребенка. – Я сейчас ей позвоню, что мы в коридоре. Пусть выходит.
Кто-то со стороны замечает, что в палату не пускают никого, если у ребенка есть мама и папа.
- А вот других пустили, — шипит бабушка и подталкивает дедушку. – Иди, договорись, чтобы нас пропустили.
Дедушка благоразумно замечает, что в послеоперационную палату лучше не ходить. Туда, мол, и маму пустили ненадолго.
- Пусть не всех сразу пустят! – возмущенно возражает ему бабушка. – А по очереди. Просто кто-то суетится, а кто-то нет! — с упреком заканчивает она.
Дедушка понимает, что не стоит ни противоречить бабушке, ни спорить с медперсоналом. Он молча поднимается и уходит.
Бабушка, увидев, что надеяться больше некого, предпринимает попытку прорваться через медицинский кордон сама. Ее не пускают. Оставшаяся компания дожидается маму, а потом все вместе недовольные уходят.
Медсестра из соседнего отделения выгоняет посетителя, который прошел за дверь.
- Куда вы идете в верхней одежде? Здесь же дети после операции! Всю одежду нужно оставлять в гардеробе!
Посетитель в одежде выходит в общий коридор и садится на скамейку. Кажется, у него на обуви даже нет бахил.
Через время в коридоре разговор на повышенных тонах.
- У вашего ребенка поднялась температура до 38, — объясняет врач. – У него завтра операция. В этих условиях только вы должны принять решение…
- Доктор, вы работаете? – прерывает его высокий голос. – Сейчас работаете, да? И я работаю! А вы меня срываете с работы и заставляете сюда ехать из-за температуры…
Разговор обрывается.
Через время дама с тщательно упакованными вещами и девочкой лет семи-восьми снова появляется в коридоре. Их выписали. Бабушка суетится, но больше вокруг себя, чем вокруг внучки. Та, как робот, надевает куртку, шапку, аккуратно завязывается и застегивается на все пуговицы. Из бабушкиного щебетания понятно, что мама девочки – где-то в Москве. Ребенок по большей части молчит или произносит односложные слова.
Бабушка рада выписке и нежно щебечет, повязывая девочке шарфик. Ее слова, видимо, высшее проявление похвалы:
- Ах, ты моя девочка! Больше я не буду ругать тебя за четверки! Ты моя отличница… — и вообще без паузы добавляет, — ты же и сама все подтянешь?! Операция – одно, а жизнь продолжается! Ты же не хочешь быть последней?
- Как вы поедете домой? – строго спрашивает женщина врач у пожилой посетительницы с кучей сумок под ногами.
Из предыдущего разговора понятно, что забрать ребенка из больницы родители поручили бабушке, а та сама передвигается не без труда.
- Электричкой или автобусом, — отвечает та.
Лицо врача меняется. Она, в отличие от бабушки, понимает, чем может обернуться для нездорового еще ребенка такое путешествие: оно поставит весь результат лечения под угрозу.
- Я бы предпочла, чтобы ребенка забрали машиной! Она – после операции, у нее должен быть щадящий режим, никаких нагрузок или инфекций. А что такое электричка?
Бабушка переминается с ноги на ногу.
- Ну, мы тогда, может, в городе переночуем, а утром поедем…
- Все же лучше поискать машину, — настаивает врач. – Пусть родители помогут!
Бабушке неловко.
Собственно, если позволяют финансы, найти машину – не проблема. Частные таксисты занимают практически всю парковочную стоянку перед больницей со стороны улицы Титова. На этом же пятачке разворачивается единственное маршрутное такси, на котором можно добраться до входа в больницу. Есть и другие маршруты, но все они проходят мимо, по другим улицам.
Чтобы решить проблему парковки, предприимчивые люди засыпали гравием пятачок газона. С одной стороны пятачка — речушка, с другой – забор больницы. Места все равно мало, и водители ставят автомобили на землю вдоль забора, в сырую погоду буксуя на разъезженной жидкой грязи, и, выходя из машины, с трудом вытягивают из жижи ноги.
Визиты в Республиканскую больницу запомнятся надолго. Но еще запомнятся грязь при въезде, очереди, отсутствие стульев в коридорах, и бюрократия — словом, все то, чего вполне можно было бы избежать. Но самое главное, что врачи, даже в таких условиях возвращают здоровье детям. И люди в белых халатах запомнятся в первую очередь, их профессионализм и блестящая работа.
