Кумир поколения поэт Надсон жил и умер в Ялте

Через несколько дней он напишет: "Боже мой, что за скверная нора эта Ялта… Это какая-то пародия на юг. Горы — мизерные, море — черное, как чернила, холод — ужасный, гостиницы — скверные".

Чувствовал ли он, что иных городов, кроме этого, уже не увидит? Или надеялся, что болезнь чуть ослабит хватку, и будут еще новые стихи, встречи, может быть — любовь?

26 декабря исполняется 160 лет со дня рождения русского поэта Семена Надсона.

За 24 года своей короткой жизни он написал сотни стихотворений, множество статей и очерков. Известность и слава обрушились на него внезапно, и какое-то время он стал "певцом поколения" — а потом был отодвинут в сторону, признан "упадническим", забыт.

Ялта — последняя "станция" на пути поэта. Четыре месяца жизни и… ожидания неизбежного в прекрасном городе у моря.

Ничего. Ни одной строчки стихов или прозы не написал в Ялте Семен Надсон.

Вряд ли потому, что город обманул его ожидания. Скорей всего, поэта давило осознание неизбежной гибели.

В ноябре он переехал из гостиницы в небольшой дом на Поликуровском холме: дачу Цыбульского. Там было не роскошно, но чисто и прилично. Занял две комнаты. В одной поселились писательница Мария Ватсон и киевская курсистка Дучинская, приехавшие, чтобы ухаживать за поэтом.

В октябре Надсон получил сообщение, что его первая и единственная книга — сборник стихотворений – удостоена Пушкинской премии. Более престижной литературной награды не было тогда в России.

Много времени Надсон проводил на застекленной веранде: "Всю красоту моей обстановки составляют крымские горы, с Ай-Петри во главе, да ясное небо, да дальнее море…"

Изредка нанимал экипаж, чтобы проехать по окрестностям Ялты. Но прогулки утомляли его. Как и многочисленные визитеры, желавшие познакомиться и пообщаться со знаменитостью. Если бы не Мария Ватсон, отваживавшая часть любопытных, в доме с утра до ночи толклись бы люди.

Посещать редкие в межсезонье развлечения: званые вечера, спектакли, Надсон не хотел. Да и сил на это не оставалось. Но настаивал, чтобы опекавшая его Мария Ватсон, его "добрый друг", не пренебрегала такой возможностью.

Зато планировал поставить дома елку. "Я ужасно люблю обрядовую сторону Рождества и Пасхи", — признавался Надсон. И даже выписал в Ялту из Петербурга картонные игрушки, чтобы нарядить деревце.

А болезнь обострилась. Лечивший Надсона ялтинский врач Федор Штангеев позже, в открытом письме, заявил: такой была реакция на опубликованный фельетон известного писателя и критика Виктора Буренина.

Новый год и Рождество Семен Надсон встретил. А 31 января 1887 года его не стало.

Покинул поэт Ялту так же, как и приехал — его тело везли пароходом до Одессы, потом поездом до Петербурга.

Надсон при жизни меньше двух лет, с момента выхода книги стихов в марте 1885 года, пробыл живым символом успеха и признания. За это время на него обрушилась лавина писем от поклонников. Одно — от аристократки, графини, пожелавшей сохранить инкогнито свою фамилию. Она разрешила называть себя Любой.

Надсон и женщина, которую он никогда не видел, обменивались посланиями, небольшими подарками. В Ялту поэт взял портрет графини, присланный ею. Писал он Любе очень длинные письма, походившие местами на исповедь. Правда, в Ялте тон этих посланий меняется. Она, видимо, флиртует, фантазирует. Он в каждом письме признается: "я очень болен", выделяя слово "очень".

"Так скверно себя чувствую, что не в состоянии заняться каким-либо умственным трудом…"

"Простите, милая Люба, если я не совсем аккуратен в нашей переписке".

"Пишу не сам, а диктую, ибо, неизвестно почему, у меня отнялась рука и нога".

После смерти поэта над его архивом работала его "добрый друг" Мария Ватсон. Она связалась с таинственной графиней. Та обещала посодействовать в публикации писем Надсона, а на вырученные деньги поставить на его могиле достойный памятник. Но встреча откладывалась.

А затем графиня прислала к Ватсон якобы свою родственницу: петербургскую мещанку, почтенную мать четверых детей, супругу армейского офицера по имени Любовь Фадеева. Позже та сообщила, что графиня якобы умерла за границей. В конце концов, из Фадеевой удалось вытрясти признание: это благообразная женщина переписывалась с Надсоном, представляясь аристократкой.

Даже лестное знакомство поэта с представительницей высшего света оказалось фикцией…

Скромная дача Цыбульского на улице Бассейной, 24, стала достопримечательностью Ялты. Сюда приезжали и поклонники Надсона, и скучающие курортники.

А потом взошли новые литературные "звезды", публика обсуждала уже других — молодых, дерзких, бросающих миру вызов, поэтов.

Михаил Первухин, редактор газеты "Крымский курьер", вспоминал об одной из встреч с Чеховым. Тот ходил к дому, где жил Надсон. "Грустно, знаете! — посетовал Антон Павлович. — Человека читают как никого, может быть чуть не каждый год — новое издание требуется, а поставить в его память хоть крошечный бюст здесь, в Ялте, — никому и в голову не приходит. Свиньи мы, знаете!"

Комната, где жил поэт, была просто помещением, которое сдавалось курортникам за 15 рублей в месяц: никакого музея, никакого воспоминания о кумире поколения.

Пятидесятилетия Надсона в 1912 году ялтинские власти "не заметили". Правда, об этом побеспокоилась природа. В декабре случилось настоящее чудо: расцвели магнолии в саду уже бывшей дачи Цыбульского.

Только в 1913 году вспомнили о Надсоне. "В Ялте, на Бассейной улице, как известно, есть и существует поныне домик, где жил и скончался поэт С.Я. Надсон, — писала газета "Южные ведомости" в марте. — Для туристов домик этот ничем не отмечен. На днях состоится прибивка к домику мраморной доски с краткой надписью: "здесь жил С.Я. Надсон"… Город сам не мог ничего сделать, и только благодаря частной инициативе всякий турист легко найдет то место, где поэт нашел успокоение".