СИМФЕРОПОЛЬ, 3 мар — РИА Новости Крым, Алексей Вакуленко. В субботу в мире отмечается Всемирный день писателя. А точнее, Всемирный день мира для писателя. Эту дату в январе 1986 года учредили участники 48-го конгресса ПЕН-клуба, международного объединения писателей, возникшего в 1921 году в Лондоне.
Такие квартиры со времен приснопамятного застоя называют академическими. В каждом помещении обязательно присутствуют книги. Точно безмолвные свидетели. А для хозяина этого жилья и судьи.
Книги везде: на полу, в шкафах и на полках в зале, на журнальном столике в спальне, на столе компьютерного монитора и массивном системном блоке в кабинете, на гладильной доске и на холодильнике в коридоре, в подвесном карманчике на внутренней стороне двери в сортир. Если присмотреться к корешкам, в основном беллетристика.
"Главное произведение, которое я написал, — это я сам. И я продолжаю себя писать и переписывать. Все, что я выбрасываю в Интернет, — я как будто кожу сбрасываю, это уже не я", — признается Николай. Его монолитные в стилевом отношении тексты (и стихи, и проза) действительно напоминают выброс энергии.
"Я графоман, обожаю писать, — продолжает он. — Всю свою жизнь я воспринимал окружающий мир как нечто мне чужеродое. И, пытаясь, хоть как-то его под себя подстроить, я его наполняю миражами, призраками, для того чтобы хоть как-то примириться с ним. Поэтому произвожу на свет фантомы. Я пишу жизнь. Просто в какой-то момент что-то щелкает внутри — и начинаю видеть сны наяву".
"Мне кажется, сейчас в искусстве смыслов не хватает, насыщения. Смысл наполняет теплотой звезды: когда мы вдруг вложили в них иной, непривычный смысл, что это не просто сгустки тепла, а глаза умерших, которые следят за нами", — считает Столицын.
"Сегодняшний писатель, настоящий, или поэт, он — всегда побирушка, голь перекатная, к сожалению, — замечает Николай и тут же добавляет: С другой стороны, Верочка Полозкова неплохо зарабатывает именно текстами, она собирает залы, она состоялась как социокультурный феномен".
На вопрос, что же ему мешало и мешает хотя бы попытаться так же состояться, Столицын признается, что не понимает современности.
"Сегодня любой писатель — это однодневка. Вот он выстрелил, потому что как-то извернулся и написал не как все те, что писали до него. Но если в нем не заложено стремление к перестраиванию себя самого, он не настолько плотен, как ныне здравствующий Юрий Бондарев, который увлекает меня описанием и мира, и войны, что его перемолола. Когда я читаю Бондарева, вопрошаю: как он мог выжить в этом?! А когда читаю Захара Прилепина, только успеваю подмечать: здесь он странную инверсию использовал, здесь у него эпитет неуместный, здесь перескочил. Он меня не захватывает настолько, чтобы я забыл, что я профессионал", — поделился писатель.
Постепенно разговор переходит в плоскость поэзии, основной, так сказать, писательской специализации Николая.
"Поэзия — удел сопляков. Как можно в 60 лет писать? О чем?! — удивляется он. — Слава Богу, что в 80-х в русскую поэзию пришло поколение рокеров: Башлачев, Кинчев, Кормильцев. Они ее обновили, потому что словесность загибалась, шестидесятники угасали. Не может человек все время писать отлично, прекрасно: у него витальность исчерпывается. Если витальность не заполняет стихи, получаются холодные строчки".
"Причем не один, десятка два, три, четыре, пять! — восклицает Столицын. — Чтобы люди друг к другу относились иначе, теплее. Живые люди нужны. Сегодня в литературе нет живого человека, нет человека, которому ты не просто поверил бы, а который бы вошел в твой дом со страниц книги и улыбнулся тебе, рукой тебе махнул или что-то сказал ободряющее. Сегодня люди настолько разобщены, просто фантастически! Притом что у них постоянно под рукой скайп, "Контакт", бесчисленное количество мессенджеров. Нужны книжки, что привнесут в их жизнь другого человека, который бы их понял, по плечу похлопал. В нынешней литературе нет соприкосновения душ — это громко звучит, но по-другому нельзя сказать, и все равно мы упираемся в метафизику. А сегодняшняя литература этой метафизики лишена вообще. Лучшие наши писатели хороши тем, что были рядом с человеком. И тот, как бы плохо ему ни было, открывал Гоголя и начинал смеяться. Гоголь, не работая на определенную прослойку населения, писал для человека, у него был адресат. А у нынешних писателей адресатов нет, они пишут, ориентируясь на тренды, некий соцзаказ, получаемый от издательских гигантов, которые стараются насытить книжный рынок. Складывается впечатление, что они не ориентируются на живого человека".
Неспешный вечный разговор на вечные темы, не имеющий, в сущности, начала и конца, продолжается. Не прерывая пассажа о том, какой, по его мнению, должно быть детской литературе, гостеприимный хозяин в очередной раз заваривает кофе, а затем убирает со стола и бросает в мусорное ведро пустой целлофановый пакет, в котором еще совсем недавно были свежие пряники. У ведра — толстый слой пыли. Воистину, в этой академической квартире и из такого сора, выражаясь словами великой Ахматовой, растут стихи.
